Мы не просто так решили поговорить с вами о любви! Этим летом в нашем издательстве вышла первая серия нового книжного сериала от Светланы Лавровой «Любовь в стране Уайледу»: яркий и ироничный текст, который переносит в выдуманное государство, главный закон которого запрещает… Любить. Разумеется, из самых лучших побуждений: чтобы не портить карму и избежать страданий. Но какой подросток не мечтает о любви?! Вот и главные героини книги, порою незаметно для самих себя, превращаются в правонарушительниц…

Попросили наших любимых писателей – начав с самой Светланы Лавровой – вспомнить, как в детстве и юности мы «портили себе карму» и влюблялись вопреки всякой логике и обстоятельствам! 


Светлана Лаврова 

Первых любовей у меня было много, и я в основном их позабывала, но одну помню, потому что это была кинолюбовь. Мне семь лет, я приехала к бабушке в Кропоткин, маленький городок в Краснодарском крае. Жизнь прекрасна, потому что у бабушки есть телевизор, а у нас еще нет. Правда, много смотреть его мне не разрешают, потому что я должна «дышать воздухом», а не сидеть в комнате. Можно подумать, я в комнате дышу чем-то другим! Но этих взрослых не переспоришь, и я практически живу не в крохотном частном домике, а во дворе под тютиной – деревом, невиданным на родном Урале.

По телевизору показывают многосерийное польское кино «Четыре танкиста и собака». Тогда не было слова «фанат», но мы были его фанатами. Мы, трое друзей, играли: Саша был Янек, командир танка, Павлик – пёс Шарик, а я  – русская санитарка Маруся. И если у Янека с Марусей в фильме любовь, то мы с Сашей тоже обязаны влюбиться друг в друга. Не совсем понятно, в чем должна выражаться наша любовь, но это неважно. Павлику-Шарику не очень нравится ситуация, но он сам выбрал роль Шарика – не могу же я влюбиться в собаку!

Лучше всего играть, когда я болею ангиной. Саша и Павлик приходят в гости, и мы делаем танк из моей кровати и скачем по ней, подбивая вражеские «пантеры». Кровать трясется, и под ней перекатываются арбузы, купленные бабушкой – это у нас мины. Саша – высокий голубоглазый блондин, правда, толстый. Но тогда не было глянцевых журналов, и я не знала, что герой не имеет права быть толстым. А Павлик мелкий, смуглый, худой, с торчащей чёлкой и бесподобным чувством юмора. На дворе около 35 градусов жары.

Вечером положено наряжаться, потому что весь город каждый вечер идет в кинотеатр. У меня есть два платья, зеленое и розовое. Павлику больше нравится зеленое. Поэтому я надеваю его каждый вечер. Когда однажды бабушка надела на меня розовое, Павлик сделал мне выговор: «Почему ты красивое не надела?» А Саша не заметил.

Потом я уехала домой, на Урал, и мы с Павликом даже переписывались какое-то время. А с Сашей нет. Почти через полвека я заскочила в Кропоткин по делам. Я ходила по изменившимся улицам и вглядывалась в лица: а вдруг встречу Павлика? Я была уверена, что узнаю его по торчащей вверх челке. Но у всех встреченных пятидесятилетних мужчин волосы лежали ровно. Павлика среди них не было.

А Сашу я и не вспомнила.


Григорий Кружков 

Мне было 13 лет, и мы возвращались с мамой на поезде в Москву. С нами в купе ехала девочка примерно моего возраста, но одна, без мамы. Она ехала в гости, и ее должны были встретить родственники на вокзале. Звали ее Женя. Тихая такая, серьезная девочка, хотя и без очков. И вот едем мы, скучаем, в окно смотрим. И я ей предложил: давай во что-нибудь сыграем. 

— А ты во что умеешь?

— Ну, в морской бой, в шашки, в шахматы… 

— Давай в шахматы. 

Взяли у проводника доску с фигурами, расставили. И как начала она у меня выигрывать партию за партией! Ничего не пойму. Ходит она вроде так же, как я: то конем, то слоном, а раз за разом разделывает меня под орех. В общем, приехали мы в Москву, она вышла, и мы с мамой и чемоданом тоже. Прошел день, наверное, или два, и вдруг я понял, что не идет девочка у меня из головы, ужасно хочется ее снова увидеть.


Я вспомнил, какой она называла адрес, улицу и примерно номер дома. Взял и поехал ее искать. Оказалось, это в самом центре, недалеко от Большого театра, а под этим номером числилось несколько домов, целый лабиринт каких-то двориков и подъездов. В те далекие времена подъезды не запирались, и я решил обойти все квартиры в тех домах. А дома многоэтажные, а квартиры все коммунальные, в каждой живет несколько семей. Я звонил в каждую дверь, меня впускали в прихожую, и я спрашивал: не приезжала в эту квартиру погостить девочка Женя? Отвечали мне сочувственно, пытались что-то такое вспомнить, но удачи мне не было. Так я ходил полдня кряду, пока ужасно не проголодался. Потому что ничего не ел, если не считать пирожка с вареньем, которым угостила меня одна сердобольная бабушка. Тогда я отступился и поехал домой. Но историю эту и свою любовь заключил я в тайную сокровищницу сердца.


Михаил Есеновский 

Её звали Вера. Влюбился я в Веру на физкультуре. Она медленно бегала, низко прыгала, не могла подтянуться на турнике ни разу. Про канат я даже не говорю. Короче, была слабой и неуклюжей. Это наполнило меня нежностью. Кто-то думает, нравятся лишь красавицы и спортсменки. Как бы не так! Нравятся те, кого хочется приголубить, а потом холить, лелеять, нежить и обихаживать. «Может, она плохо ест?» – подумал я и предложил Вере яблоко, которое бабушка перед выходом сунула мне в портфель. Вера смутилась, сказала «Спасибо, нет» и с хрустом надкусила спелое яблоко. Брызнул сок. Это снова наполнило меня нежностью. Некоторые умеют красиво есть. Вдохновенно, искренне, от души. Вера очаровательно ела, а я любовался ею. У неё ходили ямочки на щеках, сверкали белые зубы, она что-то рассказывала, смеялась. Я говорю: «Когда я ем, я глух и нем». А она смеётся. Отношения развивались стремительно: конфеты, мороженое, винегрет, макароны, сырники. Я завёл термос, легкие алюминиевые тарелки, походные ложку и вилку. Разузнал у мамы рецепт салата «Мимоза». Когда дело дошло до супа, я понял, что пора объясниться. Вот тут-то всё и случилось… Промозглым осенним днём я стал свидетелем душераздирающей сцены – Соколов из параллельного «В» угостил Веру семечками. И она взяла!!! Я многое мог простить – «недосолено», «пересолено», «я бы кетчуп сюда добавила». Но ТАКОЕ!!! И главное ­– семечки!!! Хоть бы какие-нибудь фисташки. Всё было кончено. ЭТО всегда стояло бы между нами. Я потерял Веру. Трагическая игра слов. А «Мимозу»  потом я сам съел. Кстати, ничего получилось.


Ася Кравченко 

Я не очень люблю вспоминать свои увлечения.  

В 13-14 лет мне нравился одноклассник. Чего я только не предпринимала, чтобы он обратил на меня внимание. Но он был совершенно непредсказуем, и все мои старания были тщетны. Я даже подустала. Но когда он уходил в армию, он вдруг оставил мне свою гитару. Я вернула гитару его маме, а с ним самим мы больше никогда не виделись. 

Вообще довольно долго мне нравились юноши, скажем так, «интересные». Они любили рассказать о своем сложном внутреннем мире: «Я хотел бы поговорить с тобой как с психологом, знаешь, я читаю книжку с плохим концом и плачу. Что мне делать?»

Еще один юноша как-то показал мне свои стихи. Стихи были так себе, но они же были написаны для меня. Впрочем, месяца через два я узнала, что эти стихи юноша подарил моей однокласснице. Я не удержалась и сказала: «ты уже дарил их мне!». «Кто тебе это сказал?» - спросил поэт. С тех пор я к поэтам отношусь с недоверием.

Четвертый юноша осколком большого зеркала пускал солнечных зайчиков, нет, скорее зайцев, на потолок моей квартиры. На седьмом этаже, между прочим. Но меня ужасно обижало, что он это делал после того, как ему отказала моя подруга. И я сделала вид, что не заметила этих солнечных зайцев.

«С тобой – хоть в планетарий», – сказал мне как-то Л. С тех пор мне перестали нравиться «интересные» юноши. 


Полина Щербак 

Лучшим на уроке литературы в пятом классе было то, что нам разрешали приносить один учебник на двоих. Наверно, поэтому я и не помню ничего из программы. Главным был момент, когда можно было придвинуться и склониться над книгой вместе, и, может, даже едва коснуться друг друга пальцами, перелистывая страницы. Вздрагивали оба. 

В седьмом классе Лёша поцеловал меня в коридоре, пока никого не было рядом. Быстро, прекрасно, неожиданно. Я растерялась и сказала: «Ты дебил?». Я не умела «дружить», стеснялась, не знала, как себя вести, краснела от шуточек одноклассников, ждала, чтобы мне сказали, что делать. Лёша тоже не очень умел и не сказал. 

Мне кажется, поэтому мне так нравится писать первые чувства в подростковой прозе. Для меня та первая нежная и важная влюблённость так и не закончилась, осталась внутри ощущением, к которому мне хочется вернуться. Каждый раз, когда влюбляются мои герои, я снова влюбляюсь сама.


Борис Пономарев 

На Ней – чёрное готическое платье и такой же чёрный кожаный ошейник с стальными шипами и короткой медной цепочкой. Там, где медь касается шеи, остаётся едва заметный зелёный след.  Мы идём рано утром по песчаной лесной дороге между высоких сосен. Сентябрь такой тёплый, что кажется, будто ещё лето. Слева и внизу, у подножья высокого обрыва, едва слышно шумит море. 

– Давай разведём костёр? – предлагаю я. – Там, внизу, на берегу. 

Мы познакомились совсем недавно, и я ещё не решаюсь взять её за руку. Я не сдал экзамен по математике, и это печалит меня, но жизнь – как мне предстоит узнать этой осенью – состоит не только из математики. Направляясь к морю, мы собираем по пути хворост. Его совсем немного – тонкие ветки, не очень сухие палки, ещё что-то, что сгодится разве что на растопку. Берег ещё в тени, солнце только поднимается в зенит. Здесь ветер сильнее, чем наверху, он раздувает полы Её платья. Костёр разгорается неожиданно легко, но и неожиданно быстро сгорает. Всё, что мы собрали по пути, исчезнет в пламени за несколько минут. 

Я продвигаю ветки к сердцу костра, где ещё пляшет небольшой огонёк. Этого хватает ненадолго: на ветру огонь горит слишком быстро. 

– Надо было принести шпалы, – шучу я. – Они бы горели дольше. 

Она не говорит ни слова, но, судя по улыбке, эта мысль кажется Ей забавной. Шпалы – далеко и наверху, на заброшенной железной дороге. Там уже несколько лет не ходят поезда, и уже поднимается между рельс тонкая поросль деревьев, но вряд ли у нас получится выкопать из земли пару старых немецких шпал, чтобы принести их сюда на пляж. Здесь пусто. Маленький посёлок у моря ещё почти не проснулся, только где-то вдалеке видно нескольких человек. Кажется, что весь берег моря принадлежит только нам двоим. Последний огонёк костра, дрогнув на ветру, спадает. 

– Пошли дальше? 

– Пошли.