У меня есть коллекция детских книжек про какашки (и «сопутствующее»). Я стала ее собирать с того момента, когда в России перевели книжечку про крота, которому кто-то наделал на голову, и он ходил и искал обидчика. Чтобы решить эту задачу, кроту понадобилось изучить экскременты всех известных ему животных – вместе с читателем.
Это было довольно давно. И тогда еще было не ясно, насколько ранимы наши сограждане, как легко оскорбить их чувства. Тем не менее многие взрослые восприняли эту книжечку именно как оскорбительную.
И до сих пор на какой-нибудь лекции (например, у студентов «Британки») меня могут спросить: «Скажите, а как вы относитесь к такой-то книжке?» (про крота или вроде нее). И всегда ждут, что я брошусь осуждать и разоблачать.
Я долго думала: почему? Что стоит за этим неприятием темы как таковой?
У советских людей и их культурных наследников отношение к книгам (особенно – к детским) сродни религиозному. Они верят в то, что книги должны говорить о «духовном». И что герой книги не может быть обычным человеком или обычным ребенком. Он, что называется, «образец», «пионер, всем ребятам пример». Поэтому ему полагается особым образом устроенное тело. У такого героя не может быть проблем «ниже пояса» ‒ только проблемы «головы/сердца». Сердца, естественно, не в анатомическом смысле, а как вместилища чувств. А головы – как места, куда складываются идеологические постулаты. Это и называется «соцреализм».
Соцреалистическое тело – тело мифологическое, полностью подчиненное своей социальной функции. Такие безлично-функциональные тела мы можем увидеть, к примеру, на московской станции метро «Площадь Революции»: разного рода «девушки с веслами», молодые матери с ребятишками, рабочие и колхозницы, инженеры и летчики. Это тела «строителей коммунизма» – то есть нереальных существ, принадлежащих утопическому миру. (И неслучайно новые жители современного мегаполиса воспринимают эти «подземные» скульптуры советских времен как неких местных языческих идолов, могущих приносить удачу: дотронуться до них и потереть бронзовую поверхность «на счастье» – это новый магический ритуал, о популярности которого свидетельствует степень потертости некоторых «героических тел».)
У нас не может возникнуть и тени мысли, что у кого-то из персонажей этой скульптурной галереи в метро вдруг заболит живот. Или он возьмет и пукнет от перенапряжения при подъеме какого-нибудь тяжелого предмета.
Эти скульптуры приличны. Приличны до невозможного. Или невозможно приличны, потому что герой соцреализма – это то, чего нет и быть не может, но что всегда должно быть.
И мы на этом выросли, сформировались в границах этой эстетики – ханжеской по своей сути.
А тут нам вдруг предъявляют книжонку о какашках! (Естественно, зарубежную!)
Да нас в детстве учили (меня, например, учили), что нельзя говорить «пи́сать» и «какать», а надо говорить исключительно «по-маленькому – по-большому».
И я, воспитанная «культурная девочка», говорила: «по-маленькому – по-большому».
Но при этом дома у нас не было туалетной бумаги. Вообще-то к середине шестидесятых ее уже изобрели. И время от времени даже «выбрасывали» в каком-нибудь магазине, где тут же образовывалась огромная очередь. Надо было стоять час, а иногда и больше. В одни руки выдавали не больше десяти пачек, нанизанных на шпагат. Осчастливленные неожиданной добычей, люди вешали бусы из туалетной бумаги на шею и так гордо шагали по улице. И все встречные смотрели на них с завистью: вот что у них теперь есть, чтобы делать «по-большому»!
Но в нашей семье не считали возможным тратить на это время: час жизни ‒ на какую-то там бумагу? Чтобы потом спустить ее в унитаз? Можно прекрасно обойтись и газеткой (это добро приходило чуть ли не каждый день за не очень большие деньги). И прочитанную газету «Правда» аккуратно резали на небольшие прямоугольные кусочки и клали стопочкой в темно-синий сатиновый мешочек, подвешенный в туалете на веревочке. Мама учила меня: газетку, перед тем как пустить ее в дело, обязательно надо хорошенько размять…
Но ни в одной детской книжке тех лет вы не найдете упоминания этой важнейшей детали советского быта…
А мне она кажется достаточно красноречивой: какая еще деталь так рельефно передает нестыковку приличий и реалий?
Но дело не только в этом.
Видите ли, совершенство пропорций и дивная неуязвимость соцреалистических тел совершенно не вяжется с таким важным этапом человеческой жизни как старость.
В соцреализме нет места старости. В поздней советской поэзии еще можно найти строчку вроде: «Но бабушкины руки люблю всего сильней». А в прозе… Мне на память приходит только «дед» из «Горячего камня» Аркадия Гайдара ‒ естественно, мифологический, так сказать «поживший» и на большее не претендующий.
А реальных бабушек-дедушек просто нет.
Как это связано с книжками про какашки?
Да очень просто. Уже несколько лет я участвую в акциях благотворительного общества «Старость в радость». Под Новый год это общество объявляет сбор подарков для людей, живущих в домах престарелых. И каждый раз в рекомендациях на сайте общества пишут: лучший подарок – это пачка подгузников.
Старость, к сожалению, совершенно не мифологична. Она грубо физиологична и обременена проблемами «телесного низа». И чтобы их решать, чтобы как-то помогать старым людям, нужно, мне кажется, чуть ослабить свое чувство брезгливости. Возможно, это поможет в нужный момент понятно и просто сформулировать наши задачи по отношению к старикам.
К чему я все это решила высказать?
К тому, что недавно моя коллекция пополнилась новой книжкой под названием «Все делают это». Книжку придумали Борис Войцеховский и художница Алла Белова. Она о том, что все живые существа пукают и что это значит с естественно-научной точки зрения. И как это естественное действие организма воспринимается в разных культурах.
Такую книжку, на мой взгляд, можно считать прорывом на фоне торжества современного ханжества.
Чтобы решиться говорить на такую тему, кроме авторской смелости, нужно обладать основательными познаниями в области биологии и развитым чувством юмора. Потому что говорить о проблемах «низа» без юмора довольно сложно. Иначе как преодолеть стеснительность? А ведь это потребуется и от читателя – особенно, если он часто бывает на «Площади Революции».
До сих пор в моей коллекции были только англоязычные книжки про пуканье.
И все они, в общем-то, преследовали одни и те же задачи: легализовать тему, объяснить, что «это делают все» животные, потому что пуканье связано с едой и пищеварением. И напомнить, что не всегда пуканье следует осуждать. Бывает по-разному.
Но книжка Бориса Войцеховского и Аллы Беловой в моей коллекции самая интересная, самая содержательная, самая «естественно-научная». По качеству и содержательности я бы поставила ее в один ряд с замечательной книжкой «POO», изданной Британским музеем естественно-научной истории.
Оказывается, про пуканье можно написать целую приключенческую повесть. Мало того, что все живые существа на земле пукают, так они еще и пукают с разными целями: кто-то таким образом общается, кто-то с помощью пуканья всплывает, кто-то использует пуканье для того чтобы обездвижить потенциальную добычу.
Вообще-то слово «пуканье» можно заменить словосочетанием «пускает газы». А у газа, естественно, есть химическая формула. И можно понять, из чего и как этот газ образуется…
А еще здорово, что это книжка-картинка. Чем познавательная книжка-картинка в принципе хороша? Она не дает автору слишком распространяться, превращать текст в реферат, требует строгого отбора фактов и их лаконичного изложения. Поэтому книжку «Все делают это» можно читать ребенку вслух (лет с шести – точно можно). А уже хорошо читающему можно предложить развлекаться в одиночестве. Не откажу себе в удовольствии повторить: текст увлекательный невероятно!
А картинки, конечно, призваны не только помогать восприятию, но и эстетизировать материал.
Оказывается, это возможно.
Хотя… скульптура «писающий мальчик» давно считается классической…
Марина Аромштам
______________________________
Материал предоставлен "Папмамбук"