Отрывок из второй главы, посвящённой поиску себя — взрослыми и детьми:
«Анастасия Дмитриева: С детьми может быть такая история? Что ребенок себя ищет?
Екатерина Мурашова: Нет. Сейчас ребенка ищут родители. Они все время ко мне приходят и говорят: «Ах, Екатерина Вадимовна, моему ребенку уже пять лет. Как мне определить, к чему он склонен? Надо же будет потом и профессию выбирать, и вообще!» Он склонен к детству! Больше он ни к чему не склонен в пять лет. Или же вам достался ребенок со специальной детской одаренностью...
А. Д.: Это что такое?
Е. М.: Специальная детская одаренность — ей наделены те самые дети, которые по ночам встают к роялю. Я за тридцать лет практики видела их человек 10 на все детские одаренности: художественную, музыкальную, спортивную. Их следует отличать от просто одаренных детей. Общая детская одаренность — ускорение развития, Филипки, которые в три года делают то, что другие делают в пять. В пять делают то, что другие делают в семь.
А специальная детская одаренность — это когда ребенок в три года сел к роялю, потыкал пальчиком и сразу сыграл «Кузнечика» на слух. Вы в свои годы не сыграете, и я не сыграю. Если у вас ребенок со специальной детской одаренностью, вам вообще думать ни о чем не надо, вы это заметите. Если он все время рисует — купите ему краски.
А. Д.: А если нет?
Е. М.: А если нет, тоже купите. Только не думайте, что у него художественная одаренность. Дети себя не ищут совсем. Им некогда, они не могут: их так сильно ищут родители, что дети скорее прячутся. Взрослые бегают с криками: «Ах-ах-ах, а не хочешь ли ты пойти еще вот в этот кружочек? А сейчас мы вернулись с тенниса, и вот-вот к нам придет учитель рисования».
А. Д.: Получается, сейчас есть опасность, что родитель так усиленно будет искать ребенка, что тот вконец потеряется.
Е. М.: Вы совершенно правильно сформулировали. И потом возникает вопрос, который вы ранее обозначили. Человек в какой-то момент очнулся, открыл глаза, покрутил головой и подумал: «Черт побери, чьей жизнью я живу?»
Наш самый первый, с военной фуражкой на шкафу, если даже его настигнет этот вопрос, знаете, что ответит сам себе? «Не уверен, что это уж совсем мое. Может, конечно, я бы предпочел быть бухгалтером. Но мы со времен декабристов служим России. И я живу жизнью своего рода».
А. Д.: Не самый плохой вариант, между прочим.
Е. М.: Да! А человек, которого все время искали родители, «драмкружок, кружок по фото», он действительно, обнаружив себя в тридцать один год средним офис-менеджером, совершенно справедливо ужаснется: «Что это за жизнь? Как я вообще в нее попал?» И часто эта потеря жизни — дело рук не самого человека, а его родителей.
А. Д.: Что тогда делать родителям? Как не потерять ребенка?
Е. М.: У ребенка должны оставаться время, место и силы даже не для поиска себя — дети себя не ищут, это не норма для них, — для ощущения себя во времени, в пространстве и в социуме. Для осознания: «Кто я такой?» Если это происходит, то к моменту выхода из школы у него сразу невероятно повышаются шансы себя где-то адекватно разместить. Хорошо, нашему повезло, что в его гимназии был театр. А ведь не во всех математических школах есть театры! Тогда как бы у него все сложилось на втором курсе политеха?
А. Д.: Тут, мне кажется, два момента для родителей. Первый — простой и понятный: регулярно оставлять ребенка в покое, если я правильно вас услышала.
Е. М.: Спланировать жизнь семьи так, чтобы у ребенка были время, силы и пространство.
А. Д.: Хорошо. Это как раз простая часть. Но ведь есть еще какое-то пространство? Не только в детской комнате, а в моем родительском сознании, в сознании ребенка, куда…
Е. М.: Куда адресуют сообщения обо мне. Конечно! Первые, кто мне сообщают обо мне, — родители. Потом мне обо мне сообщают учителя, воспитатели, одноклассники, тренер по самбо.
А. Д.: Как родителям подстраховать ребенка, чтобы у него сохранялось это пространство?
Е. М.: Родителям нужно работать — не с ребенком, а с собой. Если семья поставила такую задачу, она ее решит.
В современном мире даже подростки часто не отвоевывают свое пространство. Они настолько устали на предыдущих этапах, что ничего не отвоевывают, а бегут в депрессию или в интернет. Не восстают. Знаете почему? Боятся. Подросток чувствует внутри себя протест, но отдает себе отчет, что, если встанет и скажет: «Я могу сам решать, что мне делать дальше, и чем заниматься, и с кем дружить!» — родители скажут: «Да ради бога. Давай».
А. Д.: А дальше надо будет со всем этим что-то делать.
Е. М.: Именно. Они сейчас часто не сопротивляются вообще, так и остаются субъектами, которые к тридцати годам оказываются в состоянии, которое вы описали: «Что это за жизнь? Как я сюда попал вообще? К чему это все?» Причем это еще не экзистенциальный кризис, который «Зачем вообще это все?», — он приходит после сорока. А именно подростковый кризис, который только в тридцать лет происходит. И все это довольно плотно держится на этом «поиске себя», который нам навязывают в виде «Пойди еще что-нибудь потреби».
Единственный человек, который в наших примерах действительно искал себя, как это ни смешно, при моей позиции, которую вы уже знаете, оказался в кабинете у психотерапевта. Он ходит туда раз в неделю и действительно час ищет себя. Пытается понять, как так случилось и что ему дальше делать. Остальное время он совершенно нормально играет с ребенком, спит с женой и работает в ресторанном бизнесе. И к этому человеку у меня нет никаких вопросов. Я ему совершенно искренне желаю успеха и удачи.
А. Д.: У него же все хорошо закончилось. Он пошел на бухгалтерские курсы.
Е. М.: Нет. Все будет хорошо, если он на самом деле готов к радикальным переменам. Ведь многие люди ни к чему не готовы, кроме как обратиться к психотерапевту и пожевать сопли. Уж я-то знаю! И это совершенно нормально.
Если он готов бросить ресторанный бизнес и стать бухгалтером онлайн — я ему аплодирую. Если он просто почувствовал, что ему нужно походить к психотерапевту, чтобы не терзать свою жену и ребенка, — я тоже абсолютно на его стороне. И его мы как раз считаем действительно полноценно ищущим себя. Что он ищет? — Именно себя. Он это делает за свои деньги со специально обученным человеком. Есть ли у него шанс? — Есть.»
